ЧЕТВЕРТОЕ – ЛИТВА ЭТО ТОЧНО НЕ ЖЕМАЙТИЯ. [Стрыйковский] в этом эпизоде четко противопоставляет Литву Жемайтии по двум признакам:

— разной степени развития: Литва «научила волов в хомут запрягать, а хлеба изнутри земли острым плугом черпать, по земельным почвам семя метать пластами», чего раньше Жемайтия делать не умела;

— Живиндуд и Монтвил это Литва, а не Жемайтия. Эти имена, как и все в его летописании, написаны не в Летувском историческом фамильном стандарте (Живинбудас и Мотвилас). Если [Стрыйковский] «знал» Жемайтский, что ему мешало четко обозначить этих исторических персонажей как предков Летувисов? Нет, [Стрыйковский] использовал общепринятый для его времени стереотипный набор имен собственных, в котором нет места Летувскому историческому фамильному стандарту. О чем это говорит? Что Литва не отождествлялась с этносом Жемайтов.

ПЯТОЕ – ЛИТВА ИМЕЕТ ВЫРАЖЕННЫЕ РАННЕСЛАВЯНСКИЕ ЧЕРТЫ. Живинбуд – типичное раннеславянское языческое имя, четко переводится как «будь живым», означает «дающий жизнь». Так как оно соседствует с Монтвилом (Балтский языческий фамильный стандарт), то и здесь мы сталкиваемся с феноменом славянизации Балтского населения, то есть с дивергенцией развития Литвы (а не Жемайтии) от общего Балтского корня по Славянскому, а не по Летувскому пути развития. Если ранняя Литва это предки современных Летувисов, то как она могла пойти по Славянскому пути развития, а Жемайтия – нет?

ШЕСТОЕ – А ГДЕ ЖЕ ЛИТВА. Рассмотрим географию эпизода. Жемайты граничили со «злыми Гудами», так как шли и «пороли» их. В понятии [Стрыйковского] те же Жемайты граничили с Русью, так как «если с той же Руси живого получали которого, сейчас же его с лошадью сжигали». Нам это совершенно понятно – сейчас Беларусы (потомки упомянутых «злых Гудов» или «Руси») граничат с Летувисами (потомками летописных Жемайтов). Но возникает тупиковый вопрос – а где же Литва? Для нее места совершенно не остается – вот это парадокс!

СЕДЬМОЕ – ЭТО ЛЕГЕНДАРНАЯ, А НЕ РЕАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ ЛИТВЫ. Все эти и другие парадоксы объясняются тем, что рассматриваемый эпизод относится к недостоверной истории, которую в историографии принято называть «легендарной историей Литвы». Все описанные события, все исторические персонажи не находят подтверждения в других источниках и часто им противоречат, из чего все подобные сведения классифицируются как «народный эпос». Этим и объясняются подобные географические и иные несуразности – событие действительно было, но по прошествии лет оно успело превратиться в легенду. О «легендарных Летувских аргументах» подробнее смотри ниже.

ВОСЬМОЕ – ТАК ЧТО ЖЕ ЭТО ТАКОЕ. Итак, мы имеем Жемайтов, которые говорили по-летувскии, и которые согласно своей базовой терминологии граничили со «злыми Гудами» или с Русью согласно базовой терминологии [Стрыйковского], при этом Литве места не оставалось, но она присутствовала где-то рядом. За кажущейся логической абсурдностью эпизода усматривается реальная генеральная историческая парадигма, объяснению которой и посвящена настоящая работа – феномену внезапного появления в наших краях Литвы и смене нашего самоидентификатора на «Литву Литвинов».

ТАКИМ ОБРАЗОМ, Летувская сторона, приводя этот аргумент из легендарной полумифической истории Литвы, сознательно ввела в заблуждение читателей одной Летувской фразой, вырванной из контекста эпизода. Она солгала, приписав Литве фразу, которую произнесли Жемайты.

АРГУМЕНТ 1.9

Stryjkowski M. Kronika Polska, Litewska, Żmódzka i wszystkiej Rusi. Warszawa, 1846. T. 1.

A o Dowmancie przerzeczonym, iż był mąż wielkiej dzielności, i dziś chłopstwo Litewskie pospolicie spiewa po litewsku «Dowmantas, Dowmantas Gedrotos Kunigos, łabos Rajtos ługuje». Литовский текст: «Даумантас, Даумантас, князь Гедрайтский, хороших всадников просит» (Daumantas, Daumantas, Giedraitis kunigas, labus raitus lūgoja [= prašo]).

КОНТРАРГУМЕНТ 1.9

ПЕРВОЕ – ВНИМАТЕЛЬНО ЧИТАЕМ ВЕСЬ ЭПИЗОД. «... Войткос Довмонтович в году 1454, за Казимером Королем Польским и Великим Князем Литовским, был славный, и тот оставил после себя сына Бартломея в молодых годах в году 1500, Бартломей из Матуша, маршал Королевский, от которого Мельхер нынешний, с милости Божьей Епископ Жемайтский, Каспер, Мартин и так далее, то сыновья. А о Довмонте сказанном, то был муж большой доблести, и сегодня крестьянство Литовское гражданское поет по-литовски "Dowmantas, Dowmantas Gedrotos Kunigos, łabos Rajtos ługuje [Даумантас, Даумантас, Князь Гедрайтский, хороших всадников просит]" и так далее. Также о Хурде Гинвиловиче, который имел битву с крестоносцами Прусскими, когда Ковно разбурили, где в песнях Литовских плачевно наречено: "Nie tak ci mi zamku żal, jako mężnych rycerzów w ogniu gorających [Не так то нам замка жаль, как пограничных рыцарей в огне горящих]" в году 1362, где в тот час 3 000 Литвы сгорело, и Войдат Князь, сын Кейстута, пойман с тридцатью шестью панами правящими Литовскими. O чем Длугош и Меховиус книга 4, гл. 27, стр. 243 ...».

ВТОРОЕ – [СТРЫЙКОВСКИЙ] НЕ ЗНАЛ ЛЕТУВСКОГО ЯЗЫКА. И здесь имеем четкие свидетельства незнания [Стрыйковским] Летувского языка. При сравнении оригинала (Dowmantas, Dowmantas Gedrotos Kunigos, łabos Rajtos ługuje) с точным Летувским аналогом (Daumantas, Daumantas, Giedraitis kunigas, labus raitus lūgoja) выявляем огромное число ошибок, особенно в окончаниях. Подчеркивает картину последнее слово, которое передано вообще неверно.

ТРЕТЬЕ – ИСТОРИЧЕСКИЕ ФАМИЛЬНЫЕ СТАНДАРТЫ. В эпизоде находим четыре исторических стандарта имен собственных, которые прекрасно знал [Стрыйковский]. Первый – Летувский (Даумантас). Второй – Балтский языческий (тот же Довмонт, Войдат Князь сын Кейстута, а не Войдат Кейстутович). Третий – восточнославянский Христианский (Войткос Довмонтович и Хурда Гинвилович). Четвертый – Польский Католический приведен частично только в виде имен (Бартломей из Матуша должен быть Бартломей Матушевский или Бартломей Войтковский, соответственно Мельхер, Каспер и Мартин также должны быть либо Матушевскими либо Войтковскими).

Не смотря на то, что [Стрыйковский] прекрасно знал имя Довмонта согласно Летувскому историческому фамильному стандарту (Dowmantas), он его в своем огромном труде использует только один раз. А это значит, что во времена [Стрыйковского], то есть у читателей Речи Посполитой второй половины 16 века, общепринятым стереотипным именем был вовсе не Даумантас, а Довмонт. Из этого вытекает, что только для одного этноса Довмонт был Даумантисом и вовсе не этот этнос сформировал в Речи Посполитой общепринятое стандартное имя Довмонт.

ЧЕТВЕРТОЕ – САМОЕ ГЛАВНОЕ. В эпизоде [Стрыйковский] приводит две песни – одну Летувскую, вторую Славянскую, и обе эти разноязычные песни [Стрыйковский] относит к Литве. Что это означает? Только одно – для [Стрыйковского] Литва являлась синонимом ВКЛ, для него это было государственное межэтническое понятие. Если [Стрыйковский] допускает подобные смешения этносов, то вряд ли кто-нибудь из уважающих себя историков станет всерьез рассматривать [Стрыйковского] как точку опоры в этнических спорах.

ПЯТОЕ – ДОПОЛНЕНИЕ К ЛЕТУВСКОЙ ПЕСНЕ. Славянская песня понятна Славянскому читателю труда [Стрыйковского]. А вот почему нет перевода Летувской песни, которая читателю его польскоязычного труда совершенно не понятна, мы не знаем. Ответ, как нам представляется, заключается в том, что и сам [Стрыйковский] понятия не имел, какой смысл несет в себе эта песня, и механически привел ее заученную фонему.

ТАКИМ ОБРАЗОМ, мы столкнулись с еще одной подтасовкой исторических фактов, суть которой следующая. Во-первых, из контекста повествования выдернута только одна нужная Летувская песня, по которой сформулирована формула «средневековая Литва = современная Летува». Во-вторых, сознательно опущена такая же Славянская песня, которая точно также доказывает формулу «средневековая Литва = современная Беларусь». В-третьих, сам первоисточник не был критически оценен и верифицирован, что и понятно – в таком случае все сочинение [Стрыйковского] должно быть поставлено под сомнение с позиций четкого определения этносов.

Нам не понятна мотивация Летувских историков, выдвинувших в качестве аргумента такую очевидную фальсификацию. Беларуская сторона на этот аргумент имеет такие же права, но у Беларуской стороны в арсенале имеется куда более мощное и адекватное оружие.

АРГУМЕНТ 1.10

[Гербенштейн]: «... Там в этих уединенных местах и поныне очень много идолопоклонников, одни почитают огонь, другие деревья, солнце или луну. Есть и такие, которые кормят в своих домах неких змей на четырех лапках, напоминающих ящериц, только крупнее, с черным жирным телом, не более трех пядей в длину, называются они Giwoites ...». «Giwoites» по-летувски «змея», под средневековыми Литвинами [Гербенштейн] подразумевал предков современных Летувисов.

КОНТРАРГУМЕНТ 1.10

Очередная фальсификация разобрана в разделе 15.25.4.6. Жывойт - цмок - змея - уж.

АРГУМЕНТ 1.11

Stryjkowski M. Kronika Polska, Litewska, Żmódzka i wszystkiej Rusi. Warszawa, 1846. T. 1.

Stąd tamto pole i dziś zowią po litewsku Kaulis, to jest: bitwa (s. 319). [Стрыйковский] здесь ошибается – название поля от слова «kaulas» – «кость», а не от «kautis» – «биться».

КОНТРАРГУМЕНТ 1.11

ПЕРВОЕ – ВНИМАТЕЛЬНО ЧИТАЕМ ВЕСЬ ЭПИЗОД. «... Хурда Гинвилович, внук Гедрусов, был в славном году 1362 в делах рыцарских с Кейстутом, тот же имел сына Довмонта большой храбрости мужа, который с Кейстутом преимущество часто доказывал против Крестоносцев, и построил был крепость на реке Сессарке на горе пригородной места оборонного, с которой Ливонцев частыми вылазками удручал и бил, так как в то время Ливонские крестоносцы по Святую реку, а Прусские по Ковно, Литовские земли имели. Потом, когда Ливонцы с Немецкой армией к Литве наезжали, сводил с ними битву Довмонт на поле наследственном Видзинским, в двух милях от озера Кяменти, где всякую силу Ливонскую на голову поразил. Отсюда то поле и сегодня зовется по-литовски "Kaulis", то есть "битва", а часто и теперь выворачивают на том урочище стародавние железные оружия, обломки сабель, гроты от деревьев и овраги, стрелы, шпоры, и так далее ...».

ВТОРОЕ – НЕЗНАНИЕ [СТРЫЙКОВСКИМ] ЛЕТУВСКОГО ЯЗЫКА. Проявляется в незнании Летувского значения слова «битва», что вылилось в смешение несовместимых понятий «битва» и «кость». В итоге получаем два разных варианта названия поля: «поле костей» или «поле битвы». Летувские интерпретаторы склоняются к оригинальному написанию «поле костей», мы же уверены, что это все-таки «поле битвы», так как [Стрыйковский] настаивает на этом на своем родном языке, а не на Летувском, которого он не знает.

ТРЕТЬЕ – ИСТОРИЧЕСКИЕ ФАМИЛЬНЫЕ СТАНДАРТЫ. И здесь мы находим знание [Стрыковским] основных исторических стандартов имен собственных: восточнославянского Православного (Хурда Гинвилович), Летувского (Kaulis) и Балтского языческого (Довмонт, Кейстут). Однако в тексте [Стрыйковского] Летувский исторический фамильный стандарт встречается в виде редкостных образцов среди тотального использования типично Славянских форм написания. Очевидно противоречие: почему [Стрыйковский], упоминая «Литовское» Kaulis отказался от этого стандарта в дальнейшем, почему далее по тексту мы встречаем такие же «Литовские» Троки, Ковно, Святую реку, Довмонта, Кейстута, Видзинское поле в написании, противоречащим Летувскому историческому фамильному стандарту? Если [Стрыйковский] упомянул «Литовское» поле «Kaulis», почему не продолжил в том же «Литовском» стиле: Тракай, Каунас, Швянтоя, Даумантас, Кястусис?

Очевидно, что эти стандартные определения, принятые во времена [Стрыйковского] и противоречащие с Летувским историческим фамильным стандартом, формировала совершенно другая Литва, которая не говорила «Kaulis».

ЧЕТВЕРТОЕ – ПУТИНИЦА ЛИТВЫ И ВКЛ. Путаница понятий, приписывание разных исторических фамильных стандартов одному этносу легко объяснима даже в пределах разбираемых эпизодов. Ранее говорилось, что Жемайты граничили со «злыми Гудами» Новогрудка, теперь говориться, что Ковно и Святая река это Литва и нет никакой Жемайтии: «... в то время Ливонские крестоносцы по Святую реку, а Прусские по Ковно, Литовские земли имели ...». Из этого следует, что для [Стрыйковского] понятие Литва являлось синонимом ВКЛ, для него это было государственное понятие, включавшее как минимум два этноса – Литвинов и Жемайтов. И [Стрыйковский] иногда не утруждал себя мыслью разделить эти этносы, в результате чего Литва говорила «Kaulis» и одновременно формировала общепринятый восточнославянский Православный фамильный стандарт – Миндовг Рингольтович, Хурда Гинвилович, Ковно, Троки, Святая река и так далее в великом нескончаемом множестве.

ТАКИМ ОБРАЗОМ, [Стрыйковский] представляет нам две совершенно разные Литвы – Летувскую и Славянскую. И возникает вопрос: так какая же Литва была на самом деле – та, которая один раз сказала «Kaulis» или та, которая заставила всю Европу говорить Вильна, Ковно, Троки, Святая река, Гедемин, Ольгерд, Кейстут, Миндовг Рингольтович? Такой парадокс с двумя лицами у одного персонажа стал возможен благодаря синонимизации [Стрыйковским] понятий Литва и ВКЛ, в результате чего этносы Литвинов и Жемайтов смешались в одном сборном термине Литва.

2. ЛЕГЕНДАРНЫЕ АРГУМЕНТЫ

Это аргументы, относящиеся к так называемой «легендарной истории Литвы», то есть к событиям, признаваемым современной историографией сомнительными. Опираться на такие «небывалые» известия

АРГУМЕНТ 2.1

Stryjkowski M. Kronika Polska, Litewska, Żmódzka i wszystkiej Rusi. Warszawa, 1846. T. 1.

«Muś, ażmuś thos hudos, z Żmudzią, krzyczy Litwa». Речь идет о битве 1205 г. Литовский текст: «Бей, убей тех Гудов (=русинов)» (Mušk, užmušk, tuos gudus).

КОНТРАРГУМЕНТ 2.1

ПЕРВОЕ – ВНИМАТЕЛЬНО ЧИТАЕМ ВЕСЬ ЭПИЗОД. «... Когда так Роман жестокий в своем владении управлял, А смерти Русской монархии это способствовало, Ибо Князья Русские, которых много было, Думали все о свержении [Романа], что каждому было мило. А Литавы со Жмудью там в лесах сидели, Скоро о междоусобице Русских узнали. В свое удовольствие долго от этого веселились, Видели и Поляки, что сила Русских сломалась. Живибунда с Монтвилом гетманов выбрали, В которых деятельность и знание военных дел знали, Так ушли из густых лесов хорошо и вольно лежащих, Породили жестокий к Руси набег. А когда через Вилию с войском переправились, Жмудинов и Ятвягов к себе прибавили, В ширину и в длину Новогрудские разбурили волости, Мордуя, лупя Русский народ без жалости. Потом около Луцка и Владимира опалили, Церкви и монастыри Русские уничтожили, Одни к Мозырю просто пустили загоны, Другие Пинское разрушали Княжество без обороны. Из Хольховицы видя Князья плач свирепый, Собрали засаду Литве у тесной дороги, Где со срубленного леса западни заготовили, Чтобы они язычникам урон сделали. Но Литва преодолела преграду эту удачно, А повозки с награбленным большим гнала. И вот возле Ольховицы спешно их гнали, И бой, где как могли язычников громили. А когда в Слонимских полях Литва строем стала, Сейчас же с Хольховицами Русь на них напала, С язычниками они битву огромную учинили, А Литавы к ним тоже смело прыгнули. Русь с саблями, и из луков, а Литва копьями, Били себя кроваво, кричали разными голосами, Mus, azumusz thos Gudos, со Жмудью кричит Литва: Так долго с обоих сторон равно была битва ... А Литва часто потом не переставала, Делала ущербы в Руси и плен выгоняя ...».

ВТОРОЕ – ЭТО «ЛЕГЕНДАРНАЯ» ИСТОРИЯ. В этом эпизоде речь идет о мифической истории Литвы. Здесь говорится о походе Литвы в 1205 году на Новогрудок и далее вплоть до Луцка, то есть через всю территорию современной Беларуси. Ни один другой доверительный источник этого похода не упоминает. Походом управляли Живинбуд и Монтвил, считающиеся полулегендарными историческими персонажами. Этот поход должен был состояться во времена правления Рингольда, отца Миндовга, которого тот же [Стрыйковский] неоднократно называет Миндовгом Рингольтовичем. Существование Рингольда также ставится под сомнение, хотя тот же [Стрыйковский] делает его первым Новогрудским Князем. Этот поход 1205 года входит в прямое противоречие с мнением современной науки, которая считает, что Новогрудок, как и вся Гродненщина, не были завоеваны, а куда Литва пришла по согласию всех сторон.

На основании легендарности описываемых событий все подобные известия никто всерьез не воспринимает – это часть нашего легендарного прошлого и относиться к нему надо как к легенде. Аргументы следует искать среди проверенных источников, подлинность известий не должна вызывать никаких сомнений.

ТРЕТЬЕ – ОПЯТЬ КРИЧАЛА ЖМУДЬ. Если брать смысловую нагрузку этого эпизода, то, конечно, отрицать очевидного факта нельзя: Литва все-таки кричала по-летувски. Но чистота этого факт легко ставится под сомнение. Буквальный смысл фразы «... Mus, azumusz thos Gudos, со Жмудью кричит Литва ...» означает, что кричала все-таки Жмудь, и только за ней, то есть во вторую очередь, кричала Литва. О том, что это разные вещи, поясним посредством следующего эксперимента.

Вместо Жмуди и Литвы представим Беларусов и Летувисов. Беларусы начинают кричать «Хавайся у бульбу, хавайся у глебу», Летувисы эту «кричалку» повторяют. Вопрос: как [Стрыйковский] должен записать этот эпизод? Ответ: «... Хавайся у бульбу, хавайся у глебу, с Беларусью кричит Летува ...». Но будет ли это означать, что Летувисы «ведали Беларускую мову» и понимали смысл этого выражения?

Поэтому буквальный смысл элемента с Летувской фразы следующий: по-летувски кричала в первую очередь Жмудь, а Литва за ней только повторяла. Это мнение согласуется с контекстом событий – шел совместный поход Литвы и Жемайтии на Русь, Литва могла из союзнических соображений поддержать Жемайтов тем, что механически повторяла за ними их боевые возгласы.

ЧЕТВЕРТОЕ – ГЕОГРАФИЯ. Легендарность события выдают фундаментальные географические нестыковки. «... А когда через Вилию с войском переправились, Жмудинов и Ятвягов к себе прибавили ...». Всем известно, что летописная «завилейская сторона» это Беларуская сторона, и там никаких Жемайтов, а тем более Ятвягов по определению быть не могло. Как могла Жмудь пересечь Вилию, не пересекая Литвы? Адекватная привязка событий к географическим ориентирам требует следующего написания: «Жемайты, соединившись с Литвой, переправились через Вилию». А с Ятвягами вообще получается абсурд: для выполнения условия «соединения с Литвой и Жмудью за Вилией» им необходимо было ... пройти через Новогрудок, на который все вместе они потом благополучно отправились чтобы «бить злых Гудов». Все это выдает обыкновенный «испорченный телефон» истории, и попытка создать систему аргументации на подобных легендарных эпизодах кажется нам нелепой.

ПЯТОЕ – РАЗНЫЕ СИСТЕМЫ СТАНДАРТНЫХ ОПРЕДЕЛЕНИЙ. «Mus, azumusz thos Gudos» – Летувское стандартное определение Новогрудка (Гуды), «Новогрудские разбурили волости, Мордуя, лупя Русский народ» – его Польское стандартное определение (Русь). А какое же было определение Новогрудка местными жителями, то есть как его жители самоидентифицировались? Факт такого двойного определения заставляет усомниться в том, что «аборигены» Новогрудка называли себя одним из двух этих наименований, что мы докажем в разделе 15.34.

ТАКИМ ОБРАЗОМ, Летувская сторона опирается на элемент из легендарного эпизода истории Литвы. Из него следует, что Литва действительно кричала по-летувски, однако делала это вслед за Жмудью, то есть повторяла за ней. Эти факты превращают аргумент в сомнительный.

АРГУМЕНТ 2.2

Ян Длугош в 15 веке: «Пруссы, Литовцы и Жемайты имеют те же обычаи, язык и происхождение». (Unius enim et moris et linguae, cognationisque Prutheni, Lithuani et Samagitae fuisse dignoscuntur...) (Ioannis Dlugossii seu Longini... Historiae Polonicae libri XII / ed. I. Żegota Pauli. Cracoviae, 1873. T. 1, p. 151. - (Opera omnia; t. 10). - Под 997 годом).

КОНТРАРГУМЕНТ 2.2

ПЕРВОЕ – ВНИМАТЕЛЬНО ЧИТАЕМ ВЕСЬ ЭПИЗОД. «... [их] язык происходит от Латинского, и, как отмечают, в то время сходство с Литванским [Lithuanico] имело некоторое тождество, как-то Боги, обряды и ритуалы одни и те же были общие, те же молитвы. Один из величайших жертвенников был в городе как бы столице, называемой по имени Ромов [Romowe] от жителей Рима, порядки в нем были определены с помощью человека, который был назван должным образом Криве [Criwe], а не потому, что [Ромов фактической] столицей был. От одних обычаев и языка, одного происхождения, Пруссы, Литваны [Lithuani] и Жемайты, как известно, были и в Италии, где гражданские войны между Цезарем и Помпеем, налетев, от палящей Италии, от издревле населенных пастбищ в дочерние пустыни их жителей привели к берегам, из домов их отцов в места с лесами, пустынями, реками, прудами и болотами, чтобы создать основной город Ромов, что эквивалентно городу Риму, и установить свою религию с верховным жрецом. И хотя этот народ в произнесении слов отличается, но Поляки, Чехи, Руссины, тем не менее, во многом [с ним] были похожи [Et quamvis gentes ipsae in prolatione verborum differunt, quemadinodum Poloni, Bohemi et Rutheni, nihilominus in multis conveniunt] ...». Что это были за обычаи, [Длугош] упоминает чуть ниже, имея ввиду Пруссию: «... супруги [умерших] их шли на продажу, они были вынуждены становиться рабами, трупы умерших с лошадьми, оружием, одеждой и другими вещами, которые были с живым сердцем, сгорали в огне ...». Далее пишется, что Пруссы считали, что они вместе с Литванами и Жемайтами произошли от Ганнибала, который после поражения «... к северным побережьям страны бежал, записывал титульное имя свое Prussiao ...».

ВТОРОЕ – СНОВА ЛИТОВЦЫ ВМЕСТО ЛИТВАНОВ-ЛИТВИНОВ. В Летувском переводе мы видим каких-то «Литовцев» вместо «Литванов-Литвинов», это делается с целью подспудно заставить неопытного читателя поставить знак равенства между теми «Литванами» и современными «Литовцами».

ТРЕТЬЕ – СНОВА ВЫДЕРНУТАЯ ИЗ КОНТЕКСТА ФРАЗА. И опять мы встречаемся с выдернутой из общего контекста нужной фразой. Заметно, что контекст полного эпизода, который мы разберем, совершенно не таков, каким его желает представить Летувская сторона.

ЧЕТВЕРТОЕ – СНОВА НЕПРАВИЛЬНЫЙ ПЕРЕВОД. И здесь мы сталкиваемся с преднамеренно искаженным переводом. Заметно, что Летувский перевод «Пруссы, Литовцы и Жемайты имеют те же обычаи, язык и происхождение» не соответствует оригинальному «от одних обычаев и языка, одного происхождения, Пруссы, Литвины и Жемайты». Суть неправильного перевода заключается в искажении времени: Летувисы фразу относят к настоящему времени, в оригинале же это время прошедшее. На правильность именно нашего перевода указывает сам [Длугош]: «в то время [то есть очень давнее легендарное] сходство с Литванским имело некоторое тождество». Согласитесь, что «имеют общие обычаи» и «имели общие обычаи» это принципиально разные вещи. Летувский перевод «имеют общие обычаи» преднамеренно представлен именно в такой форме с той же целью – заставить неопытного читателя ассоциативно признать современных Литовцев как предков упомянутых летописных Литванов.

ПЯТОЕ – ЧЕРЕДА ЛЕГЕНДАРНЫХ СООБЩЕНИЙ. [Длугош] общепризнанно считается первым автором, который представил Европе легенду о Палемоне, то есть описал летописных Литвинов как потомков беженцев из Италии, и эта цитата представляет собой цепочку легендарных известий о том пришествии. Мешанина легенд очевидна, так как имеет место перечисление вариантов исхода «Итальянцев» в наши края – один общепринятый вариант с Палемоном граничит с почти забытым вариантом с Ганнибалом. Фраза о тождестве Литванов и Жемайтов с Итальянцами является неотъемлемой частью легенды о Палемоне, именно она должна обеспечивать хоть какую-то связь между легендой и реальностью. И из этой целостной последовательности мифических сообщений Летувские историки выдергивают необходимую им фразу и выставляют за истину, отсекая тождество языков с Итальянским и превращая тождество языков только между собой («Пруссы, Литовцы и Жемайты имеют те же обычаи, язык и происхождение»). Это – фальсификация, ориентированная на безграмотного читателя.

ШЕСТОЕ – ЭТО НЕ 15 ВЕК, ЭТО ЛЕГЕНДАРНОЕ ВРЕМЯ. Летувские историки намеренно начинают цитату с комментария «Ян Длугош в 15 веке». На самом деле [Длугош] только писал свои строки в середине 15 века, но сама цитата относится к легендарным временам пришествия в наши края Римского Князя Палемона. И это еще одна подтасовка, признанная вытянуть нужную фразу из легендарных времен во времена реальных событий, чтобы невдумчивый читатель смог отождествить средневековых Литванов современным Литовцам.

СЕДЬМОЕ – СХОДСТВО СО СЛАВЯНСКИМ. В эпизоде присутствует очевидное противоречие, которое еще раз подчеркивает его совершенную недостоверность. Изначальное языковое сходство Итальянцев с Литванами, Жемайтами и Пруссами напрямую конфликтует с тождеством Литванского языка с языками Славянскими («и хотя этот народ в произнесении слов отличается, но Поляки, Чехи, Руссины, тем не менее, во многом были похожи»). А вот эта часть цитаты относится не к легендарным временам Палемона, а к середине 15 века, это заключение самого [Длугоша]. Естественно, что Летувская сторона эту часть цитаты не приводит, что указывает на их недобросовестность.

ВОСЬМОЕ – УСЛОВИЯ СХОДСТВА ЛИТВАНСКОГО И ЖЕМАЙТСКОГО ЯЗЫКОВ. Про пришествие Литвы из Италии известно всем через легенду о Палемоне. А вот заявление [Длугоша], что «Пруссы, Литваны и Жемайты, как известно, были и в Италии» – это уже не просто легенда, это нечто потрясающе волшебное! Дело в том, что в таком случае все побережье Балтийского моря до этого «великого пришествия Пруссов, Литванов и Жемайтов из Италии» должно было быть совершенно безлюдным. Вот из такого «правдивого» повествования Летувская сторона выдергивает фразу о тождестве Литванского и Жемайтского языков, забывая про тождество их с Итальянским.

ДЕВЯТОЕ – [ДЛУГОШ] САМ СЕБЕ НЕ ВЕРИТ. Контекст эпизода следующий: в легендарные времена языки Пруссов, Жемайтов и Литванов были схожи с Итальянским, но в своей реальности [Длугош] этого не видел, в его время Литванский язык был во многом схож с языками Славянскими. Разница между тем, что видел [Длугош] своими глазами и тем, что говорила легенда о Палемоне, была столь очевидна, что он обрамил эту легенду в сомнительную рамку: «в то время сходство [Латинского] с Литванским имело некоторое тождество». Осторожное «некоторое тождество» – это и есть очевидное сомнение в достоверности легенды о Палемоне, это литературный прием [Длугоша], призванный хоть как-то связать легендарную «Итальянскую Литву» с реальной Славянской Литвой середины 15 века.

ТАКИМ ОБРАЗОМ, мы имеем дело с очередным искажением оригинального текста, выдергиванием и сокращением нужного набора слов, отсутствием критической осмысленной целостной верификации. Летувский аргумент представляет собой неотъемлемую часть легенды о Палемоне, выдернутый из контекста легенды и представленный за истину. В Летувском аргументе: отсечено тождество языков с Итальянским, что превратило тождество языков только между собой, фраза вытянута из легендарных времен во времена реальных событий, в ней проигнорирован факт реального тождества Литванского языка с языками Славянскими. Все это выдает в разбираемом аргументе бесспорную фальсификацию.

АРГУМЕНТ 2.3

Ян Длугош в 15 веке: «Литовцы, жемайты и ятвяги, хотя различаются названиями и разделены на множество семей, однако были одним племенем, происходящим из римлян и итальянцев». (Lithuani, Samagittae et Iatczwingi, licet appelationem diversam sortiti et in familias plures divisi, unum tamen fuere corpus a Romanis et Italis ducentes genus...) (Ioannis Dlugossii seu Longini... Historiae Polonicae libri XII / ed. I. Żegota Pauli. Cracoviae, 1876. T. 3, p. 473. - (Opera omnia; t. 12). - Под 1387 годом).

КОНТРАРГУМЕНТ 2.3

ПЕРВОЕ – ВНИМАТЕЛЬНО ЧИТАЕМ ВЕСЬ ЭПИЗОД. «... Литваны, Самагиты и Ятвяги, хотя многими разнообразно сортированы и по многим семьям разделены, но были единым телом с Римлянами и Итальянцами единого рода. Но в нации [Римской и Итальянской] долгое, прочное, позорное и неясное время впервые разразилось. Кипение гражданской войны Римлян и Итальянцев – это было между Юлием Цезарем и Помпеем, и были беженцы. И было то во время такой войны Помпея, после поражения первого в области Фарсала, в Александрии Египетской после убийства Помпея. И некоторые из них были близкими родственниками Помпея, и многочисленные Римские сторонники Помпея дали ему помощь. Победе Юлия Цезаря выразили отвращение и, боясь, что они должны быть уничтожены ненавистным для них [Юлием Цезарем] ... ушли на север ... Имя это проявляется даже сейчас. Lithalos для всех этих народов они себя называли, от древнего использования Итальянского языка, который используется до сих пор и представляет диалект использования Итальянского, его письменный префикс L, краткость в отношении большинства слов. Те же священные церемонии, Боги, обряды, которые в ошибках язычников и Римлян использовались. Что Вулкан в огне, что Юпитер в мощи, Диана в лесу, что Эскулап в поклонении гадюкам и змеям. В главных городах удерживали огонь, который они назвали вечным и нетленным, хранится он у священника, который также является демоном, которому было поручено приносить жертву, и к просящим был он настолько велик, что давал неоднозначные ответы. Юпитер называли обыкновенно своим Перкуном [Perkunum], нападающим называется [явно выводит Перкуна от Латинского Percussio – удар]. Они также поклоняются священным лесам ... О гадюках и змеях заботятся как о личности, дают украшения и предоставляют еду молоком и искалеченными жертвами, которыми они пожертвовали. Для Литванов, которые заявили, что они были изначально Литалы [Lithalos], с течением времени, однако, добавилось V [получились Литвалы], L была изменена в N [получилось Литваны], и эта нация Литванов от других отличалась дома Итальянского и Римского, так как была отброшена войной и революцией ...».

ВТОРОЕ – ВСЕ ТО ЖЕ САМОЕ. Этот эпизод является более полным вариантом той же легенды о Палемоне из предыдущего аргумента, поэтому не будем повторяться, так как для него применим тот же критический анализ с теми же выводами.

АРГУМЕНТ 2.4

«Матвей Меховский. Трактат о двух Сарматиях. М-Л. АН СССР. 1936».

«Язык Литовский имеет четыре наречия. Первое наречие яцвингов, то есть тех, что жили около Дрогичинского замка, но теперь остались лишь в небольшом числе. Другое – наречие Литовское и Самагитское. Третье – Прусское. Четвертое – в Лотве или Лотиголе, то есть в Ливонии».

КОНТРАРГУМЕНТ 2.4

ПЕРВОЕ – ВНИМАТЕЛЬНО ЧИТАЕМ ВЕСЬ ЭПИЗОД. «... Язык Литовский [в оригинале Литванский] имеет четыре наречия. Первое наречие яцвингов [Iaczwingorum], то есть тех, что жили около Дрогичинского замка, но теперь остались лишь в небольшом числе. Другое – наречие Литовское [Литванское] и Самагитское. Третье – Прусское. Четвертое – в Лотве или Лотиголе, то есть в Ливонии, в окрестностях реки Двины и города Риги. Хотя все это один и тот же язык, но люди одного наречия не вполне понимают другие, кроме бывалых людей, путешествовавших по тем землям. Этот четвероязычный народ во времена идолопоклонства имел одного великого жреца, которого звали Криве. Жил он в городе Ромове (Romouae), названном так по имени Рима, так как этот народ гордится своим происхождением из Италии, и действительно в его языке есть некоторые Италийские слова. Об этом Криве и городе Ромове можно прочесть в легенде о святом Епископе и мученике Адальберте ...».

ВТОРОЕ – НИКОГДА НЕ БЫЛ В ЛИТВЕ И ЖЕМАЙТИИ. «Трактат о двух Сарматиях» долгое время считался в Европе первым подробным географическим и этнографическим описанием Восточной Европы между Вислой и Доном, был написан на основе рассказов Поляков и других иностранцев, побывавших там, а также жителями тех мест, приезжавших в Польшу. Сам [Меховский] ни разу не пересекал границу ВКЛ, то есть ни разу не был в Литве, в Руси и в Жемайтии. Иными словами все изложенное в этом сочинении следует считать компиляцией рассказов третьих лиц, но вовсе не самого [Меховского], что уже ставит под сомнение подлинность изложенного материала. Отсутствие надлежащих знаний не стало преградой в осуществлении его стремления первым восполнить пробел в познании Европейцами Восточной Европы, о значимости чего [Меховский] записал в предисловии: «... пусть же и северные края с народами, живущими у Северного океана к востоку, открытые войсками Короля Польского, станут теперь известны миру ...».

ТРЕТЬЕ – ЭТО НЕ [МЕХОВСКИЙ], ЭТО [ДЛУГОШ]. Тождество сказанного [Меховским] с предыдущей цитатой [Длугоша] не подлежит сомнению и представляет собой ее авторскую интерпретацию о легендарных временах пришествия «Итальянской Литвы» в наши края.

ЧЕТВЕРТОЕ – ЧЕТЫРЕ НАРЕЧИЯ, НЕ ПОНИМАЮЩИЕ ДРУГ ДРУГА. Генеральное противоречие [Меховского] заложено в следующей мысли: «Язык Литванский имеет четыре наречия ... хотя все это один и тот же язык, но люди одного наречия не вполне понимают другие, кроме бывалых людей, путешествовавших по тем землям». Итак, с одной стороны имеем четыре наречия одного «Литванского языка», с другой ... эти наречия настолько отличны друг от друга, что их носители не могут общаться друг с другом. Из такого описания получаем, что речь идет вовсе не о четырех наречиях одного языка, а о четырех различных языках. Так, современный Беларуский и Украинский языки понятны двум народам без переводчиков, однако это все равно разные языки, а не наречия некоего общего языка. Такое очевидное противоречие могло выйти из под пера человека, совершенно не владевшего предметом, и этот факт ставит под сомнения любые данные [Меховского] об этносах Литвинов, Жемайтов, Пруссов и Латышей.

ПЯТОЕ – СХОДСТВО ТОЛЬКО ПО НЕКОТОРЫМ СЛОВАМ. В цитате очевидна еще одна нестыковка. Сообщение «народ гордится своим происхождением из Италии» противоречит утверждению «в его языке есть некоторые Италийские слова». Скорее всего, [Меховский] таким способом намекал на недостоверность легенды о Палемоне, так как в его время сходства Литвы с Италией не наблюдалось.

 

ПРОДОЛЖЕНИЕ В ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ

 

В. Антипов

Минск, март 2014 год

dodontitikaka@mail.ru