НАЧАЛЬНОЙ ТОЧКОЙ служит обобщающая цитата из «Славянской хроники» Гельмонда, которая подводит итог под исход Полабских (Западных) Славян под натиском Немецких феодалов: «... И если еще оставались какие-нибудь последние обломки от народа Славянского, то вследствие недостатка в хлебе и запустения полей они были настолько изнурены от голода, что вынуждены были толпами уходить к Поморянам [на восток] или в Данию [на север], а те безжалостно продавали их Полонам, Сорабам и Богемцам ...». Эта цитата задает важнейший вопрос: куда же исчезли Западные Славяне, куда они ушли, неужели исчезли бесследно?

 

КОНЕЧНОЙ ТОЧКОЙ служит феномен резкого появления Литвы в 1009 году между уже существовавшими географическими зонами, известными как Жемайтия и Рутения (Русь), с дальнейшей ее детерминантой развития в чисто Славянскую страну с явными отличиями от соседних Славянских этносов Польши, Руси (Украины), Москвы, Новгорода.

 

Но обо всем по порядку.

 

 

Мы же будем основываться исключительно на первоисточниках. Есть только два верифицированных летописных материала, которые хоть как-то проливают свет на этот вопрос.

ПЕРВОЕ. Единственный источник, «Великая Польская хроника», говорит о происхождении Миндовга следующее: «... Глава 132. Каким образом Прусский Король Мендольф отошел от Христианской веры. В этом же году [1260] окрещенные Пруссы со своим Королем Мендольфом из-за многочисленных тягот, причиненных им крестоносцами, оставив Христанскую веру, которую приняли ранее, ушли с некоторыми братьями Ордена крестоносцев к Литовцам [в оригинале – к Литвинам], смело к ним присоединившись ...». Эти строки писались не позднее 1273 года, то есть фактически вслед событиям, когда это событие было свежо в памяти автора «Великой Польской хроники». Мы принимаем как очевидное, что Польский хронист просто записал общепринятое в его окружении мнение, а это мнение было сформулировано наиболее компетентными в этом вопросе людьми. Невозможно представить, что хронист записывал в свою летопись непроверенные факты – само определение «Великой Польской хроники» с его очевидной претензией на истинность и востребованность потомками подразумевало большую ответственность за достоверность сведений.

 

ВТОРОЕ. Казалось бы, эта цитата входит в противоречие с другим авторитетнейшим источником – [Петром-1]. [Петр-1], сидя непосредственно в Пруссии (в Кенигсберге) компетентно и профессионально передает массу событий, происходивших непосредственно в Пруссии, он перечисляет значительное число Прусских исторических персонажей, начиная от рядовых Пруссов и заканчивая руководителями восстаний. [Петр-1] провел в Пруссии всю свою жизнь, он знал историю этого края не только из первоисточников, в его распоряжении был архив Тевтонского ордена. У [Петра-1] мы не только не встречаем никаких Прусских Королей, мы находим отрицание единого Прусского Короля.

 

Единовластие в Пруссии [Петр-1] отрицает ее раздробленностью: «... Прусская земля делилась на 11 частей. Первая была Кульмская земля и Любовия ... Вторая – Помезания, в которой жили Помезаны. Третья – Погезания, в которой жили Погезаны. Четвертая – Вармия, в которой жили Вармийцы. Пятая – Наттангия, в которой жили Наттанги. Шестая – Самбия, в которой жили Самбы. Седьмая – Надровия, в которой жили Надровы. Восьмая – Скаловия, в которой жили Скаловы. Девятая – Судовия, в которой жили Судовы. Десятая – Галиндия, в которой жили Галинды. Одиннадцатая – Барта и Плика Барта, которые ныне называются Великой и Малой Бартой, в которой жили Барты, или Бартенсы ...». Дадее [Петр-1] уверяет, что в каждой земле имелась строгая иерархия власти – вожди, нобили, знатные и незнатные люди: «... Вот почему случалось, что с умершими нобилями сжигались оружие, кони, слуги и служанки, одежда, охотничьи собаки и ловчие птицы и прочее, относящееся у них к военному делу ...», «... если он [житель Пруссии в покоренных Орденом землях] знатен и происходит из рода нобилей, то ему даются земли в свободное владение и в таком количестве, что он может жить приличествующе положению своему ...», «... Самбы одного человека по имени Гланде, Натанги – Генриха Монте, Вармийцы – Глаппа, Погезаны – Ауттума, Барты – Дивана выбрали предводителями и вождями своего войска ...», «... когда же были убиты вожди и все, кем велась война, Натанги и Вармийцы снова подчинились вере ...». В частности, [Петр-1] упоминает нобилей из Помезании Самиле и Матто, Руссигена из Судовии, а также множество Прусских вождей.

 

ТРЕТЬЕ. Верифицируем мнение о том, что упоминаемый в «Великой Польской хронике» Мендольф не был Литовским Миндовгом. Это мнение о двух различных Мендольфах не поддерживается большинством исследователей ввиду следующих фактов.

 

Во-первых, все авторитетные Польские хронисты (Стрыйковский, Длугош) знают Миндовга именно как Мендольфа, кроме этих источников такое имя Миндовга нигде не встречается.

 

Во-вторых, имеется удивительное совпадение в датах – именно в 1260-1261 годах Миндовг отрекся от Христианства, тем самым положив начало новому витку войны с Тевтонским орденом.

 

В-третьих, упоминание Мендольфа совершенно выбивается из контекста «Великой Польской хроники», чей автор совершенно не был знаком с действующими лицами не только из Пруссии, но даже из Литвы. Хроника довольно обстоятельно трактует Польско-Галичские дела, но совершенно не компетентна в истории Литвы и тем более Пруссии. То есть единственное значимое упоминание о Пруссии в «Великой Польской хронике» это и есть эпизод с Мендольфом. Откуда у Польского хрониста такая компетентность, которой не было раньше, которой не случилось и позже? Стоило ли отходить от генеральной линии повествования ради единичного упоминания какого-то нобиля из Пруссии, сбежавшего в Литву? Откуда такая осведомленность о Мендольфе, если Польский хронист ничего не знал о ВКЛ и Пруссии? В Пруссии таких «Прусских королей» были десятки, если не сотни! Значит, именно этот Прусский нобиль по имени Мендольф был важен с точки зрения Польского хрониста, он был для него больше, чем нобиль, он был для него именно Королем, он отвел этому событию целую главу.

 

ЧЕТВЕРТОЕ. Далее по тексту сама «Великая Польская хроника» пишет о Мендольфе так, что усомниться в тождестве Мендольф = Миндовг просто невозможно: «... упомянутый Мендольф, собрав множество, до тридцати тысяч, сражающихся своих Пруссов, Литовцев [Литвинов] и других языческих народов, вторгся в Мазовецкую землю ... Напав также на Пруссию, разрушил города, уничтожил почти всю землю Пруссии, и его окрещенные Пруссы учинили жестокую резню Христианского народа ...». Такое межэтническое единоначалие является признаком именно Короля Литвы, но совершенно неприемлемо для обычного Прусского нобиля.

 

В РЕЗУЛЬТАТЕ вырисовывается следующая версия, максимально отвечающая на все вопросы. «Прусский Король Мендольф» действительно был создателем ВКЛ Миндовгом, он был по происхождению Прусским нобилем, который пришел на территорию уже существовавшей изначальной летописной Литвы со своим войском под натиском Тевтонского ордена. Однако автор «Великой Польской хроники», почти не ориентируясь в истории ВКЛ, все эти события описал как единой целое. Таким образом, «Великая Польская хроника» в главе 132 соединила все сведения, которыми владела о Миндовге, – его знатное Прусское происхождение и его современный на тот момент статус Короля Литвы.

 

ПЕРВОЕ. Для полноты изложения наших выкладок мы начнем со знаменитой цитаты, широко используемой Летувскими историками в качестве «неопровержимого» свидетельства Летувского происхождения Литвы. В 1258 (здесь и далее наш стилизованный перевод «Галицко-Волынской летописи») «... устремившись на град Литва, не увидела ничего, только головешки те, псов тычущих по городищу. Тужа и плеваясь, по-свойски говорила: "Янда", к Богам взывая своим, Андаю и Дивириксу, и всех Богов своих поминая, называемых бесами ...».

 

Одной этой цитаты для Летувской историографии достаточно для вывода о Летувском происхождении изначальной летописной Литвы. Их совершенно не интересует, что слово «Янда» согласно современного Летувского языка плохо объяснимо, что фамилия Янда сохранилась в Чешском и Польском языках (Якуб Янда, Кристина Янда, Франтишек Янда), что словарь Даля трактует это слово как "нижняя меховая одежда женщины шерстью вовнутрь", что Андай и Дивирикс пришли в наш регион из Западной Европы (вспомним легендарных героев Французского народного эпоса Астерикса и Обеликса). Для них важно, что «Янда» – это не Славянский язык, а, «следовательно», это Летувский.

 

Наиболее приближенным к летописному «Янда» в Летувском является «Андэй» (Andai), что переводится как «недавно», «намедни», «в тот раз» и плохо согласуется с контекстом эпизода. Согласно наиболее распространенной версии, упоминаемое «Янда» есть простейшее устаревшее междометие «Айда», то есть, «вперед», «за мной», что не согласуется с современным Летувским языком: «айда» там переводится как «дрошк», «эйк» или «дрошким» и «эйким» соответственно.

 

Все остальные цитаты из той же «Галицко-Волынской летописи», сознательно опускаемые Летувской стороной, говорят о диаметрально противоположном.

 

ВТОРОЕ. Не менее знаменитая цитата о договоре между Литвой и Галицией от 1219 года (в летописи от 1215): «... Послы от Литвы к Княгине Романовой и их имена. В год 6723 [1215]. В то же время за Божьим повелением прислали Князья Литовские [послов] к Великой Княгине Романовой [Анне], и к Даниилу, и к Васильку, мир давая. Имена же Литовских Князей были: тот старший – Живинбуд, Довьят, Довспрунк, брат его Миндовг, брат Довьята Виликайл; а Жемайтские Князья – Ердивил, Викинт; а Рушковичи – Кинтибут, Вонибут, Бутовит, Вижийк и сын его Вишлий, Китений, Пликосова; а то Булевичи – Вишимут, которого убил Миндовг, а жену его забрал и братьев его побил Едивила [и] Спрудийка; а то Князья из Дяволтова: Юдьки, Пукийк, Бикши, Ликийк. Те же все мир дали Князю Данилу и Васильку, и была земля спокойна ...».

 

Во-первых, лиц с явными Славянскими фамилиями Рушковичей и Булевичей перечислено 8, всех остальных с явными Балтскими именами 11. Славяне выделены и из Литвы, и из Жемайтии, они стоят как бы отдельно. О том, что Рушковичи и Булевичи Славяне говорят другие цитаты из «Галицко-Волынской летописи».

 

Во-вторых, слишком много Балтских имен с корнями «Бут-Буд» и «Вит-Вид».

 

Корень «Бут-Буд» является одним из самых старых, свойственных для всей Балто-Славянской языковой группы и обозначающих будущее время от глагола «быть». По наличию такого корня в имени определить его этническое происхождение невозможно, так как он был распространен в древности у многих народов.

 

По поводу корня «Вит-Вид» самое время упомянуть Мазовецких Князей из рода Пястов: Земовит 1-ый (1228—1262), Земовит 2-ой (1283—1345), Земовит 3-ий (?—1381), Земовит 4-ый Куявский (1352—1426), Земовит 5-ый (1389—1442), Земовит 6-ой (1446—1462). В примечании 54 к «Великой Польской хронике» сказано: «... по мнению лингвистов, первая часть имени Земовит (Semouitus) восходит к праславянскому и старославянскому sem, senrbja (семья), а вторая – к общеславянскому vit (хозяин, владелец) ...». Эту же трактовку корня «Вит-Вид» передают и ведущие этимологические справочники. Сама же «Великая Польская хроника» первую часть «Зем» трактует еще ближе к современному Славянскому: «... В молодые годы у него родился сын Земомысл, и имя это понимается как "думающий о земле" ...». Скорее всего, между Земовитом и Земомыслом есть разница в изначальном написании, которое было утрачено намного позже: Земовит-Семовит-Semouit и Земомысл-Zemomisl. Как бы то ни было, современная этимология относит корень «Вит» к старославянским, что означает «владелец, хозяин». Не забегая вперед, просто упомянем Великих Князнй Литовских Витовта и Витеня.

 

В-третьих, между Славянами и Балтами мы находим много этимологического общего. Конечно, это Князь Жемайтии Ердивил и Едивил Булевич. Если летописец ошибся и имел в виду одного человека, тогда получаем, что Князем Жемайтии был Ердивил (или Едивил) Булевич. Если это разные люди, то тогда их близость также очевидна. А Живинбуд Литовский не только имеет один корень «Бут-Буд» с Рушковичами (Кинтибут, Вонибут, Бутовит), но и фонетика его имени чисто Славянская. Аналогичную общность имеет Жемайтский Князь Викинт и Кинтибуд Рушкович – общий корень «Кинт».

 

В-четвертых, на переговоры в Галицию приехала вся Литовская коалиция. Ответим на вопрос: на каком языке говорили между собой Литовские Князья, Князья Жемайтии с Рушковичами и Булевичами? Совершенно очевидно, что разговорный язык у них был один, но неужели этот язык – Жемайтский (Летувский)? Также совершенно очевидно, что достоверность утверждения «они говорили на Жемайтском (Летувском)» значительно ниже вероятности утверждения «они говорили на Славянском».

 

В-пятых, приехавшая Литовская коалиция как-то разговаривала не только между собой, но и с Галицкой коалицией, а именно с Даниилом и Василько. Наверняка переговоры велись не быстро, так как с высокой степенью достоверности предполагается обмен предложениями и условиями достигаемого мира. Неужели Литовская коалиция, приехав в Галицию просить мира, вела переговоры не по-славянски? Вероятность такого утверждения приближается к нулю.

 

В-шестых, среди перечисленного посольства не упоминается Рингольт, отец Миндовга, что дает обоснование для сомнений в его реальном существовании (напомним, что у Стрыйковского на основании более ранних хроник Миндовг проходит и как MINDAGOS RINGOLTOWIC). Мы же заметим следующее. В 1215-1219 годах Миндовг не был еще Великим Князем, ему было около 19 лет, если монархия в Литве и существовала, то монархом был другой человек, предположительно, его отец, которого источники упоминают как Рингольт (М. Стрыйковский, «Хроника Быховца»). В случаях, когда отправлялось важное посольство на враждебные земли никто из правителей никогда не ездил самостоятельно, а отправлял вторых лиц государства, в том числе и своих сыновей, что показывало как свое достоинство, так и уважение к оппоненту. Так что отсутствие Рингольта в договоре от 1219 года не является свидетельством против его реального существования.

 

ТРЕТЬЕ. В 1252 году «... в том же году изгнал Миндовг родственника своего Тевтивила и Едивила, послав их на войну с воеводой своим Выконтом воевать к Смоленску на Русь, и говорил: "Что кто отберет, себе оставит" ... Они же проведав то, бежали к Князю Даниилу и Василько, и приехали во Владимир [Волынский]. Миндовг же прислав послов своих, говорил [через послов]: "Не делай им милости". И не послушался их [Тевтивила и Едивила] Даниил и Василько, так как сестра его [Миндовга] была за Даниилом [замужем] ...».

 

Во-первых, мы имеем речь Миндовга, произнесенную по-славянски. Одновременно вспомним, что хронист аналогичным образом прекрасно передал нам речь неславянскую («Янда, Андай и Дивирикс»). Иными словами, хронист имел опыт и выработал свой стиль, с помощью которого мог прекрасно выражать мысль как о Славянском, так и о Балтском происхождении действующих персонажей. Однако в случае с Миндовгом, как и во всех других, которые мы приводим ниже, «Галицко-Волынская летопись» выбирает именно Славянский тип изложения, а не Балтский. Почему она уже выработанным Балтским опытом и стилем не воспользовалась ни в одном другом случае, почему во всех других эпизодах мы встречаем только Славянскую Литву? Значит, у хрониста более не было необходимости в применении Балтского опыта и стиля, значит, ей этот Балтский опыт и стиль больше не понадобились, значит, хронист при описании Литвы более не видел ее Балтской составляющей, а видел только ее Славянскую составляющую. И этой Славянской составляющей Литвы было куда больше, чем не понятной хронисту «Янды, Андая и Дивирикса».

 

Во-вторых, эту Славянскую речь Миндовга понял Едивил Булевич, что и понятно – он же выраженный Славянин. Эту речь также понял и Тевтивил.

 

В-третьих, Миндовг был родственником Тевтивила и Едивила Булевича. Об этом говорит этимологическая родственность этих имен. Кроме того очевидно, что автор хотел сказать «родственников своих Тевтивила и Едивила», так как далее по смыслу повествования ставит их в один ряд: дает им единого начальника и говорит им как равным друг другу – «что кто отберет, себе оставит». На родственность Едивила и Тевтивила также указывает аналогичная этимология их имен. А не указывают ли эти цитаты, что мы имеем дело с Миндовгом Рингольтовичем Булевичем? Этому утверждению мешает предположение, что родственные связи Миндовга с Едивилом Булевичем могут быть не кровными, а брачными. Однако в случаях брачного родства хронист в своем тексте не указывает на такое родство ни разу – наглядный пример в этой же цитате, где Даниил не является родственником Миндовгу не смотря на то, что был женат на его сестре. Так что наше утверждение о Миндовге Рингольтовиче Булевиче имеет под собой куда более веские обоснования, чем Летувское беспочвенное утверждение «Миндаугас был Летувским феодалом».

 

В-четвертых, Тевтивил и Едивил Булевич прекрасно говорили по-славянски, так как лично общались с Даниилом Галицким – ну не на Жемайтском (Летувском) же они общались.

 

В-пятых, послы Миндовга также прекрасно говорили по-славянски с тем же Даниилом Галицким – ну не на Жемайтском (Летувском) же они общались.

 

В-шестых, что крайне важно, сестра Миндовга наверняка в быту говорила по-славянски со своим мужем Даниилом Галицким. Невозможно вообразить, что эта семейная пара в спальне разговаривала ... по-жемайтски (по-летувски).

 

ЧЕТВЕРТОЕ. На каком языке говорила Литва в 13 веке – неужели только на «Янда, Андай и Дивирикс»? Давайте прочитаем сознательно пропущенную Летувской стороной альтернативную цитату.

 

В 1282 «... Владимир же послал Дуная поднимать Литву. Литва обещала ему так [сделать], говоря: "Владимир, добрый Князь, правдивый! Можем за тебя головы свои сложить. Коли тебе любо, то мы готовы" ... После этого же пришла Литва к Берестью, и начала молвить Князю Владимиру: "Ты нас поднял, и поведи нас куда, а все мы готовы, за тем и пришли". Князь же начал думать себе, куда бы их повести ...».

 

Во-первых, цитата по содержанию и смысловой нагрузке более значима, чем цитата с «Янда, Андай и Дивирикс», так как в ней содержаться более значимые сведения.

 

Во-вторых, Литовское войско прекрасно понимало не только Князя Владимира, но и его военачальников – наверняка воеводой был Славянин Дунай, который имел несколько более мелких чинов. И эти Славянские военачальники прекрасно руководили Литовским войском по причине, что поход не только состоялся, но и был успешным. Неужели для этого Славяне выучили Жемайтский (Летувский) – в такое просто невозможно поверить.

 

В-третьих, подчеркнем, что хронист снова не воспользовался своим опытом и умением передавать Балтскую сущность Литвы. И это говорит о сознательности его выбора, из двух возможных вариантов он употребляет необходимое, в данном случае Славянское как максимально истинное.

 

«... В год 6754 [1246]. В том же году приходила Литва и воевала около Пересыпницы, Айшевно Рушкович [имеется ввиду предводитель похода] ... Поганые же однако гордость имели в сердце своем ... Все же войны его избиты были, сам же Рушкович в малом числе убежал ...». Явный Славянин Айшевно Рушкович руководил Литовским войском от имени Миндовга.

 

В 1235 году «... В том же году Даниил же повел на Кондрата [Конрада Мазовецкого] Литву Миндовга, Изяслава Новгородского ...». Литву вместе с Галицией повел Изяслав из Новогрудка, также очевидный Славянин.

 

В 1258 «... обрадовались Даниил и Василько о помощи Божьей против поганых. И это было, что люди Миндовговы, воевода их Хваль, великое убийство творили на земле Черниговской, и Сирвид Рушкович. Сирвид же убежал, а Хваль убит был, и иных много ...». И здесь войском Миндовга руководили явные Славяне Хваль и Сирвид Рушкович.

 

В 1262 году «... потом же пошла Литва на Ляхов воевать от Миндовга, и Остафий Константинович с ними, окаянный и проклятый, потому что сбежал из Рязани ...». Славянин Остафий Константинович Рязанский наверняка был в числе руководителей этого похода, раз его выделяют таким образом.

 

В 1262 «... другая же рать воевала в ту же неделю Литовская около Мельницы [Мельника]. Был же с ними воевода Тюдияминович же Кодвижадь, взяли пленных много ...». И здесь воевода от Миндовга Славянин Кодживад Тудиаминович. Бросается в глаза этимологическая схожесть основоположника рода Тудиамина с Великим Князем Гедемином.

 

Из этих цитат формируются вопросы, на которых нет ответов с точки зрения Летувского исторического ревизионизма, но на которые прекрасно отвечает Беларуский исторический реконструктивизм.

 

ПЕРВОЕ. Неужели Миндовг не отыскал одаренных командиров для своего войска среди верных Летувисов, неужели он доверял все описанные походы Славянским командирам, которых он «завоевал» и «покорил»?

 

ВТОРОЕ. Какие же тогда «Летувские командиры» покорили Славянских командиров, а затем их контролировали? Никто этих «Летувских командиров» нигде не упоминает, нигде о них не сказано ни слова, но ... Летувская сторона в них свято верит!

 

ТРЕТЬЕ. Неужели Миндовг не боялся предательства и отступничества со стороны «покоренных» Славянских военачальников даже в тех случаях, когда «завоеватель» Миндовг посылал их в поход в Галицию, в Смоленск и в Чернигов?

 

ЧЕТВЕРТОЕ. Почему же эти «порабощенные» Славянские военачальники тут же не обращались за помощью к тогда мощнейшей Галиции, к Даниилу и Василько?

 

ПЯТОЕ. На каком языке происходило руководство Литовским войском? Неужели Славянские командиры отдавали команды на Жемайтском (Летувском)?

 

ШЕСТОЕ. Как мог Славянин Остафий Константинович Рязанский сбежать к «захватчикам» Летувисам, ведь он оказывался в такой же «Летувской кабале», как и другие Славяне?

 

Все эти вопросы становятся в один ряд с другими многочисленными парадоксами, порожденными Летувским историческим ревизионизмом.

 

СЕДЬМОЕ. И самое главное – на каком языке Миндовг давал указания своим Славянским военачальникам, отправляя их в далекие многодневные походы? Неужели на Жемайтском (Летувском)? Неужели он общался через переводчиков?

 

Все эти вопросы становятся в один ряд с другими многочисленными историческими парадоксами, порожденными Летувским историческим ревизионизмом.

 

«Хроника Быховца» повествует: «... и Князь Василько Галицкий просил Войшелка, чтобы он там же к ним приехал и с ними увиделся, а Войшелк не хотел туда ехать, так как не любил Князя Льва и не намеревался туда ехать ради Князя Льва, но поехал по зову Василька и Шварна в город Владимир ... И вскоре после встречи просил всех тех Князей на обед Маркольт Немец, и были у него на обеде и много веселились. А затем Василько, напившись, поехал в свое подворье, а Войшелк поехал в монастырь святого Михаила, где остановился. И потом приехал к Войшелку в монастырь Лев, и сказал Войшелку: "Выпьем еще, кум" ...».

 

«Галицко-волынская летопись» говорит, что в 1264 году «... после этого же Шварн послал в помощь Войшелку, а Василько Князь от себя послал ему в помощь всю свою рать. Войшелк же называл Василько как отца себе и господина. И пришел Шварн с помощью в Литву к Войшелку, и видя Войшелк помощь Шварнову и Василькову, отца своего, и рад был очень ...».

 

В 1265 году Шварн и Войшелк говорят друг с другом: «... Шварн же молился ему много, чтобы еще княжил с ним в Литве. Но Войшелк не хотел, так говоря: "Согрешил был много перед Богом и человеком, ты княжи, а земля тебе безопасна". Шварн не мог умолить его, и так начал княжить в Литве, а Войшелк пошел до Угровска в монастырь святого Данилия ...».

 

Называя себе отцом Василько, Войшелк практически отказался от родного отца Миндовга: «... Войшелк же не смог дойти до Святой Горы, было занял место тогда в тех землях, и пришел опять в Новогрудок, и учинил себе монастырь на реке на Немане, между Литвой и Новогрудком, и там жил. Отец же его Миндовг корил его за такую жизнь. Он же отца своего не любил очень ...».

 

ПЕРВОЕ. И здесь хронист «Галицко-волынской летописи» не использует в отношении Войшелка свой выработанный Балтский опыт и стиль («Янда, Андай и Дивирикс»), а применяет опыт и стиль Славянский и Православный.

 

ВТОРОЕ. Сын Миндовга Войшелк свободно разговаривает со Львом Владимирским, с Русскими Князьями Шварном и Василько, и, подчеркнем особо, разговаривает с ними наедине, без переводчиков. Неужели все эти беседы шли на Жемайтском (Летувском) – такого просто не может быть.

 

ТРЕТЬЕ. На обеде у Немца мы видим Литвина Войшелка, двух Русских Князей Льва и Шварна и Немца Маркольта. Решим задачу: на каком языке они могли говорить за столом? Летувские историки утверждают, что они общались через переводчиков. Беларуская сторона стоит на более очевидных и более вероятных позициях: все разговаривали по-славянски, и Немец Маркольт тоже, так как без сомнения выучил Славянский, раз приехал в Русь и посмел пригласить самих Князей в гости.

 

ЧЕТВЕРТОЕ. Войшелк практически отказался от родного отца Миндовга и стал воспринимать как «отца и господина» Славянского Князя Василько. Неужели сын «захватчика» Миндовга Войшелк мог назвать «отцом себе и господином» «покоренного» Шварна? Это с какой-такой стати? А не проще ли приказать на правах «завоевателя»?

 

ПЯТОЕ. Как мог Князь Шварн из числа «покоренных» возглавить вотчину «захватчиков» и стать Великим Князем? Как мог уступить свой высший титул сын «завоевателя» Миндовга Войшелк какому-то там «покоренному» Славянину Шварну, да еще по доброй воле?

 

ШЕСТОЕ. А как мог Шварн так долго отказываться от такого подарка судьбы, от Великого Княжества Литовского? Ведь это вернейший способ избавиться от «Летувского ига», это же верный путь к «освобождению» от «Летувских захватчиков», это же ... государственный переворот!

 

СЕДЬМОЕ. И, наконец, связь Войшелка с Миндовгом. Мы видим, что Войшелк прекрасно разговаривал как с Русью, так и с Литвой, так и с Миндовгом. Где же он научился так свободно владеть Славянским языком? Верно как минимум такое утверждение: в молодые годы в ближайшем окружении Войшелка было больше Славян, чем Летувисов, иначе откуда могла возникнуть такая привязанность урожденного язычника к Православию и к Русинам Шварну с Василько? Такие чувства не рождаются из неравенства «я захватчик – вы покоренные», такие чувства рождаются только среди равенства «я такой же как вы – вы такой же как я». А это уже связано с Миндовгом напрямую – это Славянское окружение организовал именно он, первый Великий Князь Литовский.

 

И здесь перед нами во всей красе встают непреодолимые парадоксы, если смотреть на эти эпизоды системно и с точки зрения Летувского исторического ревизионизма.

В том же контексте упомянем и двоюродного брата Миндовга Герденя, имевшего явные признаки Славянина.

ПЕРВОЕ. Он носил имя с древним Славянским окончанием –ЕНЬ. Слова с такими окончаниями признаны древнейшими Славянскими фонемами и присущи только Славянским языкам: Витень, сбитень, плетень, вязень (узник), певень (петух), ливень, гребень, увалень, ёлупень и прочая ерундень и хренотень.

ВТОРОЕ. Гердень имел сына Андрея, который был Тверским Епископом в 1289-1313 годах. На каком языке он проповедовал в Твери, неужели на Летувском-Жемайтском? А это в совокупности с его древним Славянским именем четко указывает на Славянское начало самого Герденя.

Таким образом, с огромной долей вероятности можно утверждать, что общий предок Миндовга и Герденя, дедушка или бабушка, тоже были Славянами, и, очень даже вероятно, из рода Булевичей.

 

Минск, май 2013 год

dodontitikaka@mail.ru